В ночное
Вот случай произошедший со мной много лет назад и врезавшийся в мою память навсегда… Нас, первокурсников института, после всего 2-3 недель учёбы послали на уборочную. Некоторые из нас, студентов, знали об этом заранее, ещё до 10 сентября, официального дня начала занятий и по всяким причинам “отмазывались” от “деревни”. Мы же, с моим другом Гришей Банделем, поехали: “а чё дома оставаться?” Мы с Гришей жили в одном доме, только в разных подъездах, да и учились в одной школе и в одном классе. А сейчас вот вместе поступили в один институт и ехали в одном автобусе на одну и ту же уборочную! По приезду на “центральную усадьбу” все мы были распределены: я, Гриша, ещё трое парней и четыре “бабы” должны были ехать километров за 15-20 в другое “отделение”. Часа через полтора за нами приехал маленький автобус, “Кубанец”, и мы поехали. В дороге мы все быстро перезнакомились и все мы, по-моему, понравились друг другу. Такое случается. По приезду (опять-таки) все(!) мы были размещены в одной избе, в одной довольно просторной комнате (Вы можете в это поверить?!) и (внимание!) на одной кровати! Вернее говоря, это были огромные, от стенки к стенке полати — деревянные настилы с положенными на них матрасовками и больничными, судя по всему, одеялами поверх. Нам объявили: “Это на одну, максимум две ночи: не успели добелить…” Надо ли говорить, что с качеством этой “побелки” мы так никогда и не познакомились! Как, разумеется, и с самим, якобы отведённым для нас, помещением. Что было делать? Девчонки сказали нам “пока походить где-нибудь”, а сами остались в доме. Мы “походили” за дверью избы минут 40-45, после чего кто-то кто-то из нас решился постучать в дверь, но дверь эта была такова, что для того, чтобы быть услышанным, в неё нужно было колотить — стучать с одинаковым успехом можно было и по стоявшему рядом с избой дереву! Колотить в дверь никто не хотел — бросили жребий: Гриша. Вообще-то колотить надо было не по двери, а по притолоке: дверь была не заперта. Он, немного помявшись, застенчиво проколотил…три раза. Никакого ответа! — Сильнее надо — посоветовал кто-то. — Я чё нанялся?! — возмущённо воскликнул он и направился ко мне: “Дай сигарету!”. Кто-то (имя “вылетело из головы” уже ко второму семестру) подошёл к двери и проколотил изо всех сил — ответа по-прежнему нет! Тогда мы потихоньку (Алё, можно?) вошли в избу. Включили свет. В правой половине настила укрытые с гововы до ног лежали четыре бездыханных тела. Мы быстро разделись и принялись занимать и знакомиться с “койко-местами”. -Хватит болтать, свет тушите!- услышали мы, для нас теперь уже слева, чей-то “их” голос. Сразу же стало ясно “кто в доме хозяин”…
Работа наша здесь, как мы и ожидали, была немудрёная: мы должны были, стоя по двое в кузове машины (новенькие ЗИЛы-130), утаптывать силос, лившийся потоком в кузов с параллельно и рядом идущего комбайна. Мне выпало быть в одном кузове с Таней (мы с ней начали переглядываться ещё в Кубанце”). Таня — рослая, энергичная девушка с абсолютно круглым, во всю щёку румянцем, лицом. В кузове я едва поспеваю за ней, она так яростно размахивает вилами, что как-то раз нечаянно пропорола мне ими мой керзовый сапог …и ногу. Я до сих пор, если вглядется, могу увидеть крошечный белый “шрамик” на щиколотке своей правой ноги. Ещё с нами работает Валера — солдат срочной службы, водитель этого новенького ЗИЛа. Их часть вместе с машинами тоже пригнали на уборочную.
Таня проработала со мной в кузове чуть больше недели и её перевели в столовую: пожилая женщина, которая работала прежде “опять запила”, готовила она ужасно и как-то…нагло. Первый “Танин” день в Столовой был ознаменован непривычной толчеёй у входа — Таня строго и категорично объявила: “С грязными руками в столовую ни один не войдёт!”. Все мы послушно встали в очередь к рукомойнику, а затем к полотенцам. Вафельные – их было два. Большая комната Столовой сверкала чистотой! В окне Таня раздавала красный борщ, затем на столах появилось диковинное, никогда многими из нас не виданное блюдо. “Зразы” — объявила она. Так должно быть родители говорят своим детям: “Метеорит”. Все были раздавлены внезапно возникшим чувством любви, не любви даже, а этим уникальным “вот оно!”, что является предметом, иногда многолетнего, поиска для большинства мужчин. (Водитель-Валера довольно часто спрашивает меня: “Ты б на ней женился?” Я отмалчиваюсь…)
Как-то, в первые дни, к нам в “обще-житие” зашёл бригадир. Высокий мужчина старше среднего возраст, он был в брезентовом плаще с капюшоном, который делал его ещё выше и одновременно вселял во всех нас некоторый ужас (Заметьте, это было задолго до “Scream-2;). -Ну чево вы придуриваетесь городскими!- В его голосе звучали неприязнь и отчаяние, — Ведь вы все из деревни! Не вы, так родители ваши! А сюда приехали и кривляетесь! Придуриваетесь, что не знаете как кобылу запрячь! (Мы с Гришей тревожно переглянулись). Э-эх, тунеядцы вы, а не городские… вот вы кто!” Он молча стоит посреди комнаты минуты две, “всматриваясь” в женскую часть комнаты, затем уходит, не закрыв за собой дверь. -Мужик головой стукнулся!- восклицает Гриша. “Он тебе в отцы годится!” — с каким-то презрением возражает Валя. Валя — студентка с другого факультета, она попала к нам в группу и ей, вернее Грише “выпало” работать вместе с ней в кузове. Они недолюбливают друг друга: Валя с первых дней стала встречаться с азербайджанским парнем, тоже солдатом-водителем, приходит домой зачастую под утро и Гриша, по его рассказам, каждый день откапывает её в кузове машины из-под силоса. “Кишается до утра, а я должен в…калывать!” — сокрушается он.
Дальше произошло вот что. Через пару дней “наш” комбайн поломался. Случилось это в самом начале рабочего дня и Валера (водитель) подбросил нас (у меня теперь был новый напарник — тот парень, что в дверь колотил, помните?) “домой”. Не успели мы начать наслаждаться внезапно выпавшим выходным, как дверь отворилась и в комнату вошёл бригадир: “Отдыхаете? Правильно! У вас у кого-нибудь будильник есть?” — “А чё надо?” — спросил мой напарник — “Поедете завтра в кошар, овец грузить. За вами я заеду часа в три” — “Ночи?” — задал вопрос я — “Ну а когда же?” — ответил бригадир и бросив взгляд на наши нехитрые приготовления добавил: “Вы не очень-то увлекайтесь!” Для меня с детства слова “поедете”, “поедешь” и “поедем” звучат соблазнительно. Вот и сейчас я уже в предвкушении этой необычной, ночной поездки. В назначенный час мы услышали короткий сигнал автомобиля и тотчас выскочили из избы. Ехать было недалеко, километра три…
Я думаю ад имеет множество “вариаций”, но ворота в ад наверняка ваглядят как ворота в этот кошар, потому что когда я вошёл туда я оказался в аду! Это был длинный, деревянный и неосвещённый внутри барак, с метавшимися от стенки к стенке овцами! Их крик, их, вернее, плач, заглушал мат мужиков, доносившийся отовсюду. Ужас происходящего подчёркивали лучи карманных фонариков, метущиеся от испуганных, безнадёжно убегающих животных, к нависшему потолку “кошара”. И ещё громадные переломленные тени мужиков в этих брезентовых плащах с капюшонами. Животных?! Они напоминали мне маленьких, несовершеннолетних детей с большими, выразительными глазами на их интиллегентных, “городских” лицах! Стоя, как вкопаный, я вдруг услышал как одна, а затем и другая из них чихнула. Это был звук, принадлежащий человеку! Подростку! В полуобморочном состоянии я стал “пробираться” к выходу. Это было невыносимо! Я казался себе украинским полицейским. Выйдя на “воздух”, я увидел грузовую машину с откинутым кузовом, два подвыпивших подростка в фуфайках держали овцу за передние и задние лапы, слегка раскачав они весело бросили её в кузов с оцинкованным полом и тут же захлопнули кузов, переломав задние лапы подскользнувшегося животного. Не в силах стоять, я плюхнулся в траву на небольшом бугорке! Оказалось, что это была обыкновенная лужа — так мокра и обманчива была трава в этот час (и в этот день). Я сидел в этой луже и ничего не чувствовал, мне хотелось орать, мне хотелось, чтобы приехала “Скорая”. Но я встал и потопал назад. Пешком. Идти было недалеко, километра три, как я уже говорил, и по мере моего приближения к селу во мне возникало чувство, будто я возвращаюсь “к своим”, будто я удачно перешёл линию фронта. Продмаг — ясно, закрыт ещё. Я пошёл “домой”. В избе была только Таня: остальные разъехались. -У тебя бутылки нет?- спросил я у неё — С утра?- начала она, но потом, видимо что-то сообразив, сползла с полатей и порывшись в “женском” уголке за шторой вышла оттуда с огнетушителем. -Это не моя- сказала Таня. Бутылка в её руке казалась не только огромной, но и абсолютно чужеродным для неё предметом — возникало ощущение, что рука её вот-вот сама собой вывихнется. -Отдам после обеда- ответил я, садясь за стол. Таня принесла консервы “Частик в томатном соусе” и нож. Я сидел за этим столом, отламывая куски вчерашнего хлеба, макал их в консервную банку и пил. Один за одним, подряд, я выпил три стакана этого портвея — думал легче будет уснуть, но мне “стало плохо”…
В ту же ночь все мы были спасены от неминуемой гибели: пришедшая под утро Валя застала нас, уже еле живых, почти угоревших — кто-то забыл открыть “поддувало”.
…Мы лежали на принесённых кем-то и расстелянных прямо на траве простынях перед крыльцом избы, посреди нашей, лежащей таким образом шеренги, перед нами, стояла алюиминиевая фляга с молоком…Незнакомая женщина “активистским” голосом призывала: “Молоко. Надо пить! Будет лучше! Ещё…” Поодаль стоял “Рафик” с надписью “Скорая Помощь”…Я взглянул на Гришу — лицо его было бледно-зелёным, губы растянулись в улыбке, он походил на Дуремара из цветной, красивой книги. Я, по-видимому выглядел не лучше: Гриша мне ободряюще подмигивал. Бригадир стоял на крыльце и смотрел на нас с тоской — мне казалось, что он нам слегка завидует.
P.S. С тех пор прошло много лет, я бывал в самых различных передрягах и ситуациях. Подчас непростых и опасных, но единственный раз, когда я почувствовал, вернее “узнал” знакомый ужас был, когда я читал (в первый и последний раз) “Тяжёлый Песок” Анатолия Рыбакова.
Ужас — это когда ты находишься среди живых существ, названия которых тебе не известны.
Борис Кегелес
© Copyright: Борис Кегелес, 2012
Свидетельство о публикации №212070500236